Семь тысяч пятьсот шагов по Байкалу

Наверное, каждый день в небе над Байкалом есть дежурный ангел, который изредка взглядывает вниз. Накануне его предшественник присыпал байкальский лед остатками новогоднего снежка: мягкого, пушистого – того, что готовят на небе по спецзаказу к концу каждого года. Но 31 декабря, зажав пригоршней горловину мешка, начинают экономить. А потому не успевают весь высыпать. Хранить его негде. И время от времени – от нечего делать – дежурные ангелы балуют, припудривая байкальский лед, как добрая стряпка посыпает мукой вытронувшуюся сдобу.

Полюбовавшись на ночные деяния предшественника (а с неба было видно, как под косыми лучами восходящего солнца искрились мириадами радуг устлавшие ледяное зеркало снежинки) ангел отметил, что электричка из Иркутска уже миновала Переезд. Он стал пристальнее вглядываться в прибрежную тайгу, пока отчетливо не разглядел тоненькую гусеницу, состоящую из разноцветных бусинок, каждая из которых катилась в сторону Байкала на лыжах.

Это было зрелище, предвещавшее весну. Оно происходило каждый год по субботам и воскресеньям, с февраля по апрель. Бусины вываливались из электрички, уходили в лес и рассыпались одна за другой по лыжне вдоль речки Большая Крутая Губа. Сверху было забавно наблюдать, как иные из них на крутых спусках кубарем летели между деревьями, но с упорством, достойным людей, возвращались на тонюсенькие ниточки лыжни и продолжали свой бег к байкальскому раздолью.

Самым интересным среди ангелов считался момент пополудни. Тогда все бусины уже выкатывались на лед и начинали выстраивать длинное ожерелье на южной оконечности озера, протягивая свою нитку от столетнего итальянского моста в устье Большой Крутой Губы до самой Слюдянки. Бывало так, что первые бусинки уже подкатывали к берегу, где нестерпимо блестел на солнце мраморный карьер, а последние еще только начинали свое движение с другого берега. Красные, синие, зеленые, бирюзовые, малиновые, с оранжевым блеском – они перекрывали всю горловину Байкала, украшая его своим движением.

В этот раз ангел заметил, что от цельной нитки бус оторвалась одна – синяя, и покатилась прямо в Култук. Это было необычно и необъяснимо. "Зачем?" – помыслил ангел. Но отвлекся и занялся небесными делами.

Если бы он заглянул в мою голову, то узнал бы: да, я иду в Култук. Меня там ждут: друг и баня, которую он истопит. У нас традиция: в середине марта мы ходим в баню.

Выбежав на простор, чтобы не перекрывали обзор мысы, я свернул с лыжни в сторону Култука и пошел по целине. Свежий снежок был глубок. Лыжи проваливались. Сказать, что идти было трудно, вполне достаточно. Наверное, сверху казалось, что синяя бусинка застряла на месте. Но я шел. Чтобы появился стимул к движению, стал считать шаги.

Раз, два, три... Десять... Двадцать семь. Восемьдесят девять... Сто!
Так к сотне я прибавлял сотню и досчитал до тысячи. Автоматически я перескочил на вторую, и подумал, что если досчитаю до берега, то узнаю, сколько шагов от устья Крутой до Култука по прямой.
На трех тысячах шагов, которые я не пробежал, а прополз, я достиг створа Темной Пади и Слюдянки. Интересно: счет не прерывался, но я успевал вспомнить траву, выросшую прямо в небо, ворота арки, приглашавшие меня на Байкал. Я впитывал горы северного берега. Недоумевал, почему надо льдом стоит широкая иссиня-голубая полоса воздуха, горящая как ночной неон. И даже рассматривал, что снег, по которому я иду, меняет свой цвет и оттенок с каждым шагом.

4500... "Пять тысяч шагов!" – я орал свой счет на весь Байкал и меня никто не слышал. Снег уже стал плотнее, время от времени я переходил на коньковый ход, и тогда один мой шаг увеличивался до пяти метров. Семь тысяч... Мне уже кивали хищными клювами краны на берегу у причала Култука.

Семь пятьсот! Метров за 50 до суши я закончил считать на круглой цифре. Я сосчитал свои шаги. Зачем? Чтобы знать. Что? Не знаю точно. Что-то про себя.